Сын поранил себя случайно в ушко, я не все видела. Свозила в больницу, узнала что именно и перспективы. Довольно хорошие. Но если облечь в обычные слова, для стороннего человека звучит (довольно) страшно. Я, находящаяся в ситуации, делаю то, что могу, расходуя в это силы волнения. У подруги нет такого способа, она волнуется со стороны, информации у нее мало, воображения много, делать ничего не надо. Как у меня в таком же случае.
И подумала я, что не хочу никому рассказывать, кроме как раз двух родных подруг и тех некоторых людей, которые услышат меня правильно, кто не будет зря переживать и не свяжет много эмоций с образом моего сына.
А для меня это и есть молитва. Что мы думаем и чувствуем, какие образы «гоняем» в течение дня.
Есть молитва, конечно, направленная, конкретная, с запросом. Импульс которой теми же средствами передается - чувствами и мыслями. Но прихожу к мнению, что не направленное и неконкретное, тоже родственно молитве. Вот есть у меня сестры по церкви. И могу я их попросить помолиться за здоровье. И попрошу, ей Богу. Только без конкретизации. Потому что мы не очень близки, и я не уверена, как в них себя эта информация поведет дальше. Что останется следом в их дне – чувство доверия Богу или испуг от того, что произошло. Что они будут «гонять», если будут, конечно.
С подругами иначе, испугались, но быстро выровнялись, и верю, помогут нам добрыми мыслями.
Вообще, молитва как выстраивание радующих образов, пришла ко мне года три назад. Мы разговаривали с племянницей, она делилась своей болью, связанной с родителями (моя старшая сестра с мужем). Отношения со старшей сестрой у нас были сдержанно-хорошие, приемлемые, я бы сказала. Только я цепляла ее внутренне (думала про нее всякую фигню, злилась на неправильное, на мой взгляд, отношение к дочери, и сама от себя это старалась спрятать), а она меня внешне, колкими словами и шутками.
Мне очень захотелось сделать для племянницы что-то хорошее и реальное. Я пообещала ей каждый день молиться за ее родителей. Не думаю, что она это приняла как что-то реальное и вообще помнила ли об этом потом. Но мне было важно выполнить слово, поэтому я начала, понемножку. Я тогда работала учителем, времени и сил часто не было, поставила напоминание на телефоне и если не получалось сделать иначе, то на секунду представляла их троих перед собой и просто говорила про себя «благословляю» и «благослови, Боже». Были дни, когда пропускала вовсе, потом просто продолжала дальше. Когда была возможность, я представляла их вместе удовлетворенными, спокойными, счастливыми, пытаясь представить, как это могло бы выглядеть именно у них.
Начала в сентябре. И к декабрю заметила, что я уже жду этого времени, которое сначала было несколько в тягость (труд все-таки, какой-никакой). Жду, как светлого пятнышка в моем дне, спокойного, теплого, нужного мне самой. Там же, в декабре, мы встречались с сестрой, она сильно болела, и я боялась за нее, и молилась еще сильнее и теплее. К концу января пришло чувство, что достаточно, и можно отпустить. Но желание светлого пятнышка в дне позвало меня молиться за других людей, у кого встречала нужду. Интересно было наблюдать за самой собой, теперь встречая человека, за которого молилась таким образом, мне было по-другому, искренне интересно, как у него дела. И не очень близкие люди становились мне ближе.
В тот год в апреле мне позвонила подруга из Челнов, которая дружила так же и с моей сестрой. И между делом рассказала вот что: моя сестра поделилась с ней за чаем, что почему-то больше не хочет меня «цеплять». Что у нее просто пропало это желание.
А я больше не хочу на нее злиться.
|
